Змей всегда чрезвычайно интересуется процессом обучения; можно сильно утверждать, что он считает его своей епархией, а себя — отцом игуменом. Первый прием, который змей совершенно обожает, это самовыражение на энергии обучающего потока; при этом точка сборки сдвигается так, что от поступающей информации берется лишь ее развлекательная часть (остальное игнорируется), после чего разыгрывается этюд «я (т.е. змей) в обучении» наподобие классической темы мемуаров стареющих любимцев публики: «Моя жизнь в искусстве». Позицию змея в таком случае можно описать примерно так: «Чего учиться, и так все ясно; а лучше попробуй-ка я изобразить то, о чем так занудно талдычит этот пустой мешок, в лямках!» И змей тут же изображает: дерюжный мешок с рукавами — учителя истории, затем Александра Македонского, его коня Буцефала (женского полу), любимую гетеру Таис... словом, ничто не останется без внимания, а в конце возникает некоторое недоумение по поводу самого предмета изучения: зачем он, собственно говоря, нужен?

Вообще идея самовыражения человека, особенно художника, на постороннем материале (историческом или другом), безусловно, принадлежит змею, но человечество, но человечество к этой сатанинской идее относится более чем терпимо, хотя напрасно: искажение любой реальности путем наложения на нее своего низшего «я» всегда означает тонкий мир, особенно будучи растиражировано во многих экземплярах. Исторические, как и производственные, а также «этнографические» романы (из жизни заключенных) ставят, и очень остро, перед писателем следующую дилемму: или подключиться к соответствующему эгрегору, тщательно его изучив и становиться проводником его воли, или, наоборот, тщательно от него заблокироваться и искусственно создать свой фальшивый двойник этого эгрегора, наполнив его своими фантазиями об истинном или «должном» положении вещей; понятно, кто является главным исполнителем при выборе автором второго пути, и чей хвост неожиданно, но явственно проступает в самых патетических местах произведения.

Другой любимый прием змея при обучении — это передергивание намеренное изменение акцентов так, что смысл потока обучения полностью искажается; при этом точка сборки смещается вроде бы несильно, но вполне достаточно для того, чтобы прервать связь с общим эгрегором (он заменяется совсем другим, из ведомства Урпарпа). Здесь распространено (в зависимости от характера учебного материала) как ментальное, так и эмоциональное передергивание: человек еще плохо ощущает материал, и демагогия часто достигает цели; например, ставятся под сомнение или представляются полной нелепостью очевидные вещи; но при этом змей никогда не договаривает до конца, вплотную подводя человека ко вполне определенным выводам, но представляя последний шаг ему самому.

При обучении высшим материям змей часто принимает саркастическое выражение морды и тела, говоря что-нибудь в таком роде: «Все эти хохмы уже давно и хорошо известны, а впрочем, попробуем, может быть, это и есть самая высокая духовность, которой удается меня пронять, и я, пристыженный и уничтоженный, испущу последний шип и издохну в страшных мучениях», после чего все это изображает в натуре. С другой стороны, обучение у высокого эгрегора требует от человека сдвига точки сборки в область «возвышенного» восприятия мира, когда все знаки, в том числе и обыденно-сниженные (например, перемещение таракана на кухне) воспринимаются как кармические или духовные указания, причем интерпретация знака может быть очень далека от его прямого смысла, и змей, сколько у него достанет сил, постарается продемонстрировать человеку всю нелепость подобного толкования, как в принципе, так и в данном случае; и здесь привычка самозащитной самопрофанации, характерная для многих людей, может оказаться серьезным тормозом высокого обучения, фактически непреодолимым для него препятствием.